Две истории бригадира

В.А.Алифиренко, заслуженный журналист Республики Адыгея:

— Помню, как в самом начале журналистской карьеры поручили мне подготовить серию материалов о роли бригадиров колхозных бригад, о их стиле и методах руководства основными подразделениями хозяйств, где собственно и решается задача экономического развития колхоза.

Работая над тем редакционным заданием, я встречался с признанными лидерами бригадирской плеяды той поры: Иваном Васильевичем Беденко, Назимбием Хацуковичем Чичевым, Николаем Харитоновичем Мащенко, Николаем Иларионовичем Голивцом, Федором Петровичем Фоменко, Иваном Павловичем Старцевым, Темботом Махмудовичем Воркожоковым. Это были умудренные и производственным, и житейским опытом истинные крестьянские вожаки. У них многому можно было поучиться.

А однажды редактор поручил мне побывать в третьей бригаде колхоза «Родина».

— Ее возглавляет начинающий бригадир Михаил Зайцев. Это уже новое поколение руководителей среднего звена. Посмотри, как он руководит коллективом, что нового привносит в работу, — напутствовал меня редактор.

После общения с зубрами бригадирского отряда я считал себя уже знатоком их работы, их мировоззрения и разговор с Зайцевым начал с философского, как мне казалось, вопроса:

— Какой человек – твердый или мягкий – может быть хорошим колхозным бригадиром?

Зайцев как-то удивленно посмотрел на меня: дескать, о чем это ты, парень? Я думал, ты будешь спрашивать о вспаханных гектарах, намолоченных центнерах. И некоторое время бригадир молчал. А я в душе злорадствовал: во как припер своим вопросом!

Я уже знал, что Зайцев был первоцелинником, по возвращении в колхоз работал механизатором, а теперь вот выдвинут в бригадиры. И с интересом ждал: а что же он мне ответит?

После затянувшегося молчания Зайцев заговорил:

— Расскажу-ка я тебе две истории. Слушай. В послевоенные годы был у нас бригадиром фронтовик Василий Никитович Авдиенко. Я был тогда подростком, возил его целыми днями на «линейке» по полям, был у него своеобразным адъютантом.

Вот история первая. Год выдался тяжелым, кормов для молочно-товарной фермы заготовили мало, к середине зимовки они закончились, коров кормили, что называется, с колес: раздобудет председатель где-то немного – привезут. А однажды целых три дня ничего не везли. Коровы неистово ревут, доярки в голос плачут и поминают недобрым словом председателя колхоза, а заодно и Авдиенко. А тот сам слёз сдержать не может. На четвертый день корма привезли, доярки успокоились, а Василий Никитович пустился в пляс, лихо танцуя «лезгинку».

А теперь слушай второй случай. Скирдовали однажды сено для той же фермы. Погода неустойчивая, перевозить на ферму не успеют, решили заскирдовать в поле. Дело вроде бы обычное, люди на скирдование поставлены. А вижу, что Василий Никитович чем-то обеспокоен, без конца поглядывает на небо. А ближе к обеду велит мне:

— Гони-ка, Михаил, к мужикам.

Приезжаем. Так и есть: прошло полдня, а у скирдоправов скирда не заладилась, а на небе тучи все ближе и ближе. Никого не подзывая, ни к кому не обращаясь Василий Никитович начинает ходить вокруг. Что-либо предпринимать уже поздно. Ходит, косится то на незавершенную скирду, то на небо. Мужики понаблюдали за ним, переглянулись, подходят:

— Василь Никитович! Что с тобой?

— Ничего.

Пожали плечами, отошли. Через какое-то время опять:

— Да что с тобой, Никитович?

— Ничего.

И мужики, чтобы только не видеть его переживаний, взялись — и скирда поправилась, и успели до дождя.
Ничего не говорил Василий Никитович, ничего не делал. Только топтался вокруг непрерывно.

— Вот и решай, — это Зайцев уже обращается ко мне. – Хороший колхозный бригадир не может быть ни твердым, ни мягким. Главное в нем – острейшая чувствительность к непорядку и несознательности. Василий Никитович, хоть и старался это скрывать, но скрыть не мог, тем и брал. И если в тебе есть хоть капля совести, не подчиниться ему, не сделать для него нельзя, и люди подчинялись, делали.

… С того нашего разговора с Михаилом Григорьевичем Зайцевым прошло, как минимум, полвека. И сегодня я могу утверждать, что острейшая чувствительность к непорядку и несознательности были главными в его работе и жизни. Верен он этому правилу и сегодня.

Общество